Подготовил Владимир Полупанов
«Юрий Шевчук: «Жизнь продолжается, рок-н-ролл тоже»

Печатается по изданию:

Аргументы и факты. — 199?. — № ?. — С. ?.

— Я НЕ ЗНАЮ, пророчество ли это? — говорит лидер «ДДТ». — Еще апостол Павел задавался вопросом: чем отличается пророк от лжепророка? И отвечал: по нраву. Пророк осенен Духом Святым. Это значит, что человек должен долго жить без грехов, тогда он действительно может видеть будущее и говорить о нём. Ну как я могу говорить об этом? Я же грешен. Может быть, и ловлю какие–то интонации. Но я категорически против, когда поэта или художника называют пророком. Сейчас столько слов на ветер бросается! А за ними ничего не стоит.

ОДИН шестидесятилетний меломан, прослушав «Мир № 0», сказал: «Да это же 72–й год!» Я сначала обиделся и говорю: «Как? Послушай, сколько новой музыки!» А он мне: «Дурак, именно в начале семидесятых рок–музыка переживала эпоху концептуальных альбомов. Вспомни ранний «Пинк Флойд», «Кинг Кримсон», «Ху», «Йес». У меня на полочке дома как раз стоят именно эти альбомы. Тот рок–н–ролл был самым мощным. И наш альбом как ренессанс того времени, когда рок–музыка имела энергию. В ней уже нет бунта, революции, нет той энергии в зале, которая была раньше. Мы поём: «Съели белые полоски на своих тельняшках коммунальные вожди, женихи с упряжкой». Я тоже был этим вождём. Помните наш альбом «Компромисс» 82–го года? Там: «Компромисс наблюдает за мной из–за кулис…» Я такой революционный, непродажный. Никаких телевидений! Сегодня нет социального подтекста в песнях не потому, что мы стали гадкими и мерзкими рок–звездами, увлечёнными накопительством. Лучшие из нас просто занимаются искусством, как Боря Гребенщиков. И мы тоже экспериментируем. Жизнь продолжается, рок–н–ролл тоже. Просто нет к этому былого интереса, потому что рок перестал аккумулировать энергетику времени. Он просто стал одной из форм музыки.

НАВЕРНО, мы печальны в этой работе, но ведь сумерки над страной. В любой хорошей книге тоже много негативного. Современная культура вообще очень много сил положила на изучение зла. И мы тоже часть культуры, которая изучает зло. Очень хорошо сказал об этом Пабло Маккена: чем отличается психология отношения к злу американца и русского? Американец видит зло, окружает его красными флажками и вместе с ним идёт дальше, строит свою американскую мечту. А русский видит зло и ныряет в него до самого дна, пока не утонет. Это мне Виктор Ерофеев пересказал. Очень здорово сказано. Как бы ни хотели господа оптимисты убедить нас, что жизнь прекрасна, мы понимаем, что она печальна. И чем дольше живешь, тем сильнее это понимаешь. И новая программа об этом тоже.

Есть там такая песня «Одноразовая жизнь». Образ избитый, но я его оставил, потому что он чётко отражает сегодняшнюю жизнь. Когда я перечитывал эти строчки, думал: «Надо же, а ведь это, батенька, всё про тебя». Я себя чувствую сейчас, как в поезде, когда неизвестному попутчику рассказываешь всю свою жизнь, а на следующее утро ненавидишь его, думая: «На хрена я ему всё это наговорил?» И пытаешься поскорее одеться и убежать.

ЭТО не моя сольная работа, я автор текстов и основной гармонии музыки. Но аранжировки и всё остальное мясо наросло благодаря музыкантам «ДДТ». Мы впервые нашли друг друга, одиннадцать лет играя вместе. Человечно не менять людей, как перчатки, а вместе расти, думать, добиваться чего–то.Тут образуются внутренние связи на сердечном уровне. Гораздо проще набирать музыкантов, которые соответствуют нынешней задаче. Я Борю Гребенщикова называю Почётным железнодорожником: он меняет составы с бешеной скоростью. Я не железнодорожник.

Когда мы одиннадцать лет назад собрались в группу, то каждый день пили портвейн, изучали привычки друг друга, чувство юмора. Но потом отношения вышли на другой уровень — столкновение идей. Сегодня мы не собираемся на дни рождения, не пьём вместе портвейн, не ездим на шашлыки, как раньше. Это уже нам неинтересно. Если бы не родилась эта программа, «ДДТ» бы уже не существовала. Мы уже подошли к тому, что надо расходиться. Нам было бы уже скучно играть «Последнюю осень»…

КОГДА случился кризис, наши ребята сказали: «Ха–ха–ха». Потому что никто не пострадал — ни у кого не было счетов в банках. Я не брал целый год авторские с радио, телевидения — вот они сгорели. Почесал репу и не стал жалеть об этом. Но, с другой стороны, мы до сих пор альбом не можем выпустить, сложнее стало работать. Внешне всё плохо, а настроение в группе классное.

Кризис содрал жирок, которым мы все стали потихоньку обрастать (я говорю не о шахтёрах). В этом смысле отрезвление хорошее. Понятно, что у меня большая семья, её надо кормить. Но, если совсем не будет доходов, я спокойно отнесусь к этому. Я даже внутренне готов умереть в говённой коммуналке непонятым, никому на фиг не нужным. Сейчас много стариков так умирает, когда-то популярных, властителей дум, дающих бесконечные автографы. Это естественно для этого мира на этой земле. Почему нет? Главное — не унывать самому. Думаю, что на пенсии я себе всегда найду на бутылку водки и соседа, с которым вспомню былое.

КОГДА меня из Уфы выселили, я целый месяц пытался устроиться в Москве дворником и получить какую–то прописку. Но ничего не вышло. В Питере это оказалось проще, но сама жизнь была очень жёсткой. Это же город в себе — долгое время я был там чужаком, ко мне принюхивались. С другой стороны, мне нравилось это напряжение. Я вживаюсь в такие моменты, как Ельцин: бороться, залезать на танк и орать: «Мы вместе!» Слава Богу, мне хватило ума не кулаками доказывать свою самость, а новыми песнями. Я учился: посещал библиотеку, много читал, ходил на все концерты, начиная от филармоний и заканчивая «Аквариумом». Было тяжело, в этом и есть кайф начальной питерской жизни — полное лишение. Я помню один случай: шёл по городу и на ходу сочинял песню «Церковь без крестов». Задумался и перешел Невский на красный свет. И меня мент затормозил, говорит: «Штраф три рубля». А у меня в кармане всего три рубля, я рассчитывал на них неделю жить. Помню, тогда я первый раз к менту так обратился: «Господин милиционер! А может, не надо?» Он мне: «Тогда в отделение». А я без прописки был и отдал ему деньги. Жил тогда у друга в Купчино, и, как представил, что пешком туда придётся идти, ноги отнялись. Стоял в метро часа полтора, смотрел на людей и думал: «Как же попросить пять копеек?» Стыдно! Потом увидел барышню одну, светлая такая. Подошёл к ней и пробубнил: «Дайте пять копеек!» Она дает мне 15. А я ей сдачу пытаюсь отдать… Вот это был Питер — игольное ушко, сквозь которое было протиснуто, наверно, самое главное.

КОГДА слишком серьёзно к себе относишься, тут же начинается звёздная болезнь. И это на творчестве отражается. Ты сразу превращаешься в какое–то пугало для одних и в гуру для других. Я в какой–то момент почувствовал это и, слава Богу, сделал соответствующие выводы. Это был тот момент, когда нас выпустили из подвалов, году в 88–м. Мы работали на стадионах и в одном городе давали по шесть концертов подряд. Народ пёрся на рок–н–ролл. И мы все время были нетрезвые, играли чёрт знает что и тащились от себя: вот мы какие герои! И что в результате получилось: все меньше и меньше людей приходило на наши концерты. Им надоели эти божки, пугала, короли рок–н–ролла. Мы посмотрели на себя со стороны, бросили пить, собрали себя по частям и впервые задумались над серьезной программой — «Чёрный пёс Петербург». Это и стало вторым рождением группы.

СТРАНУ сейчас разрывают три беды: бандюги, диктатура и нацисты. Больше всего я боюсь последних. Группа «ДДТ», как и прежде, вне политики, ни в каких партиях состоять не будем. Но я постепенно прихожу к мысли, что, как гражданам, нам нужно начинать серьёзный разговор по поводу нацизма. У меня даже есть одна песня на эту тему. Здесь, может быть, я выполняю соц–заказ, но свою позицию обозначу очень громко и чётко по отношению ко всем паукам, змеям, скорпионам… Я чувствую, какое зло идёт оттуда.

Убийство Старовойтовой меня ранило лично. У меня с ней была всего одна встреча, когда она пришла к нам на репетицию накануне выборов 96–го года. Разговор шёл о том, почему мы не участвуем в акции «Голосуй или проиграешь». Я объяснил ей свою позицию. Мне тогда понравилось, что она сказала: «Я к вам пришла не за тем, чтобы агитировать голосовать за демократов, а чтобы вы говорили молодёжи о том, что нужно голосовать». Я с ней согласился и на концертах говорил молодым: «Идите на выборы, но кого вы будете выбирать — это ваше личное право». Закрывать глаза на нацизм нельзя. Сегодня это смешно, а завтра патронов не хватит. Зло начинает приобретать реальные очертания, и я буду с ним бороться своим творчеством, своей работой.